иеся мимо него в темноте
тени. Беспрестанно ему казалось, что с страшным свистом налетало на него
ядро; он вздрагивал и приподнимался. Он не помнил, сколько времени он пробыл
тут. В середине ночи трое солдат, притащив сучьев, поместились подле него и
стали разводить огонь.
Солдаты, покосившись на Пьера, развели огонь, поставили на него котелок,
накрошили в него сухарей и положили сала. Приятный запах съестного и жирного
яства слился с запахом дыма. Пьер приподнялся и вздохнул. Солдаты (сказала графиня Марья.
- Когда я ему сказал, что долг и присяга выше всего, он стал доказывать
бог знает что. Жаль, что тебя не было; что бы ты сказала?
- По-моему, ты совершенно прав. Я так и сказала Наташе. Пьер говорит, что
все страдают, мучатся, развращаются и что наш долг помочь своим ближним.
Разумеется, он прав, - говорила графиня Марья, - но он забывает, что у нас
есть другие обязанности ближе, которые сам бог указал нам, и что мы можем
рисковать собой, но не детьми.
- Нун молодого человека с длинной
тонкой шеей, с до половины выбритой и заросшей головой. Молодой человек этот
был одет в когда-то щегольской, крытый синим сукном, потертый лисий тулупчик
и в грязные посконные арестантские шаровары, засунутые в нечищеные,
стоптанные тонкие сапоги. На тонких, слабых ногах тяжело висели кандалы,
затруднявшие нерешительную походку молодого человека.
- А ! - сказал Растопчин, поспешно отворачивая свой взгляд от молодого
человека в лисьем тулупчике и укащищать те обозы. 4) Таковые ж меры будут взяты, чтоб на возвратном пути
крестьянам с их повозками и лошадьми не последовало препятствия. 5)
Немедленно средства употреблены будут для восстановления обыкновенных
торгов. Жители города и деревень, и вы, работники и мастеровые, какой бы вы
нации ни были! Вас взывают исполнять отеческие намерения его величества
императора и короля и способствовать с ним к общему благополучию. Несите к
его стопам почтение и доверие и не медлите сонежинки виднелось
черно-лиловое звездное небо, и мороз стал усиливаться.
Мушкатерский полк, вышедший из Тарутина в числе трех тысяч, теперь, в
числе девятисот человек, пришел одним из первых на назначенное место
ночлега, в деревне на большой дороге. Квартиргеры, встретившие полк,
объявили, что все избы заняты больными и мертвыми французами, кавалеристами
и штабами. Была только одна изба для полкового командира.
Полковой командир подъехал к своей избе. Полк прошел деревню иНо знакомые ему белый глаз, и рана, и выражение усталости в его
лице и фигуре были те же. Он был одет в мундирный сюртук (плеть на тонком
ремне висела через плечо) и в белой кавалергардской фуражке. Он, тяжело
расплываясь и раскачиваясь, сидел на своей бодрой лошадке.
- Фю... фю... фю... - засвистал он чуть слышно, въезжая на двор. На лице
его выражалась радость успокоения человека, намеревающегося отдохнуть после
представительства. Он вынул левую ногу из стремени, повалившись всем Sou LNumber теломпобеде, одержанной
австрийцами, и об отступлении испуганного Бонапарта.
Князь Андрей находился во время сражения при убитом в этом деле
австрийском генерале Шмите. Под ним была ранена лошадь, и сам он был слегка
оцарапан в руку пулей. В знак особой милости главнокомандующего он был
послан с известием об этой победе к австрийскому двору, находившемуся уже не
в Вене, которой угрожали французские войска, а в Брюнне. В ночь сражения,
взволнованный, но не усталый(несмотря на све и заключается весь
интерес истории.
История как будто предполагает, что сила эта сама собой разумеется и всем
известна. Но, несмотря на все желание признать эту новую силу известною,
тот, кто прочтет очень много исторических сочинений, невольно усомнится в
том, чтобы новая сила эта, различно понимаемая самими историками, была всем
совершенно известна.
II.
Какая сила движет народами?
Частные историки биографические и историки отдельных народов понимают эту
силу как власть,риказывал взять подводы.
Дрон отвечал, что лошади у этих мужиков в извозе. Алпатыч назвал других
мужиков, и у тех лошадей не было, по словам Дрона, одни были под казенными
подводами, другие бессильны, у третьих подохли лошади от бескормицы.
Лошадей, по мнению Дрона, нельзя было собрать не только под обоз, но и под
экипажи.
Алпатыч внимательно посмотрел на Дрона и нахмурился. Как Дрон был
образцовым старостой-мужиком, так и Алпатыч недаром управлял двадцать лет
имениямиудто желали внушить ему, что таких, как он, офицеров очень много сюда
шляется и что они все уже очень надоели. Несмотря на это, или скорее
вследствие этого, на другой день, 15 числа, он после обеда опять поехал в
Ольмюц и, войдя в дом, занимаемый Кутузовым, спросил Болконского. Князь
Андрей был дома, и Бориса провели в большую залу, в которой, вероятно,
прежде танцовали, а теперь стояли пять кроватей, разнородная мебель: стол,
стулья и клавикорды. Один адъютант, ближе к
Sou LNumber
атора. Он спасет Европу!... - Она
вдруг остановилась с улыбкою насмешки над своею горячностью.
- Я думаю, - сказал князь улыбаясь, - что ежели бы вас послали вместо
нашего милого Винценгероде, вы бы взяли приступом согласие прусского короля.
Вы так красноречивы. Вы дадите мне чаю?
- Сейчас. A propos, - прибавила она, опять успокоиваясь, - нынче у меня
два очень интересные человека, le vicomte de MorteMariet, il est alliй aux
Montmorency par les Rohans, 10 одна из лучших фамилий Фраз которой пахло уксусом и гофманскими каплями.
- Вы спите, мама?
- Ах, какой сон! - сказала, пробуждаясь, только что задремавшая графиня.
- Мама, голубчик, - сказала Наташа, становясь на колени перед матерью и
близко приставляя свое лицо к ее лицу. - Виновата, простите, никогда не
буду, я вас разбудила. Меня Мавра Кузминишна послала, тут раненых привезли,
офицеров, позволите? А им некуда деваться; я знаю, что вы позволите... -
говорила она быстро, не переводя духа.
- Какие офний.
Весною 1809 года, князь Андрей поехал в рязанские именья своего сына,
которого он был опекуном.
Пригреваемый весенним солнцем, он сидел в коляске, поглядывая на первую
траву, первые листья березы и первые клубы белых весенних облаков,
разбегавшихся по яркой синеве неба. Он ни о чем не думал, а весело и
бессмысленно смотрел по сторонам.
Проехали перевоз, на котором он год тому назад говорил с Пьером. Проехали
грязную деревню, гумны, зеленя, спуск, с оставшимся снз которой пахло уксусом и гофманскими каплями.
- Вы спите, мама?
- Ах, какой сон! - сказала, пробуждаясь, только что задремавшая графиня.
- Мама, голубчик, - сказала Наташа, становясь на колени перед матерью и
близко приставляя свое лицо к ее лицу. - Виновата, простите, никогда не
буду, я вас разбудила. Меня Мавра Кузминишна послала, тут раненых привезли,
офицеров, позволите? А им некуда деваться; я знаю, что вы позволите... -
говорила она быстро, не переводя духа.
- Какие офНо непреодолимая сила влекла
ее вперед. Она осторожно ступила один шаг, другой и очутилась на середине
небольшой загроможденной избы. В избе под образами лежал на лавках другой
человек (это был Тимохин), и на полу лежали еще два какие-то человека (это
были доктор и камердинер).
Камердинер приподнялся и прошептал что-то. Тимохин, страдая от боли в
раненой ноге, не спал и во все глаза смотрел на странное явление девушки в
бедой рубашке, кофте и вечном чепчике. Сонные и испее
в так называемой культуре, в умственной деятельности.
Историки культуры совершенно последовательны по отношению к своим
родоначальникам, - общим историкам, ибо если исторические события можно
объяснить тем, что некоторые люди так-то и так-то относились друг к другу,
то почему не объяснять их тем, что такие-то люди писали такие-то книжки? Эти
историки из всего огромного числа признаков, сопровождающих всякое живое
явление, выбирают признак умственной деятельности и Personal Year говокрая окна, он примерился, уселся, опустил руки, подвинулся направо, налево и
достал бутылку. Анатоль принес две свечки и поставил их на подоконник, хотя
было уже совсем светло. Спина Долохова в белой рубашке и курчавая голова его
были освещены с обеих сторон. Все столпились у окна. Англичанин стоял
впереди. Пьер улыбался и ничего не говорил. Один из присутствующих, постарше
других, с испуганным и сердитым лицом, вдруг продвинулся вперед и хотел
схватить Долохова за рубашку.
- Господа,щим
шел красивый адъютант. Это был князь Болконский. Рядом с ним шел его товарищ
Несвицкий, высокий штаб-офицер, чрезвычайно толстый, с добрым, и улыбающимся
красивым лицом и влажными глазами; Несвицкий едва удерживался от смеха,
возбуждаемого черноватым гусарским офицером, шедшим подле него. Гусарский
офицер, не улыбаясь, не изменяя выражения остановившихся глаз, с серьезным
лицом смотрел на спину полкового командира и передразнивал каждое его
движение. Каждый раз, как полковой комариса четырнадцатилетним мальчиком и решительно не помнил его; но, несмотря
на то, с свойственною ему быстрою и радушною манерой взял его за руку и
дружелюбно улыбнулся.
- Вы меня помните? - спокойно, с приятной улыбкой сказал Борис. - Я с
матушкой приехал к графу, но он, кажется, не совсем здоров.
- Да, кажется, нездоров. Его всё тревожат, - отвечал Пьер, стараясь
вспомнить, кто этот молодой человек.
Борис чувствовал, что Пьер не узнает его, но не считал нужным называть
секрыши изб
Бородина, кое-где сплошные массы солдат, кое-где зеленые ящики, пушки. И все
это двигалось или казалось движущимся, потому что туман и дым тянулись по
всему этому пространству. Как в этой местности низов около Бородина,
покрытых туманом, так и вне его, выше и особенно левее по всей линии, по
лесам, по полям, в низах, на вершинах возвышений, зарождались беспрестанно
сами собой, из ничего, пушечные, то одинокие, то гуртовые, то редкие, то
частые клубы дымов, которые,
Sou LNumber
жите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, - сказал
он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
- Я думаю о том, что вы мне сказали, - отвечала княжна Марья. - Вот что я
скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви... - Княжна
остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но
она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся
Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ейтолько что хотела раздуть платье
и присесть, когда он вышел. Обе были в одинаковых, новеньких, голубых
платьях - свежие, румяные, веселые. Соня убежала, а Наташа, взяв брата под
руку, повела его в диванную, и у них начался разговор. Они не успевали
спрашивать друг друга и отвечать на вопросы о тысячах мелочей, которые могли
интересовать только их одних. Наташа смеялась при всяком слове, которое он
говорил и которое она говорила, не потому, чтобы было смешно то, что они
говорили,реич потихоньку вышел из
спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем
лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на
дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с
стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой.
Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий
знак, чтобы они удалились.
- Ну, что, все готово, Васильич? - сказал граф, потирая своюиеся мимо него в темноте
тени. Беспрестанно ему казалось, что с страшным свистом налетало на него
ядро; он вздрагивал и приподнимался. Он не помнил, сколько времени он пробыл
тут. В середине ночи трое солдат, притащив сучьев, поместились подле него и
стали разводить огонь.
Солдаты, покосившись на Пьера, развели огонь, поставили на него котелок,
накрошили в него сухарей и положили сала. Приятный запах съестного и жирного
яства слился с запахом дыма. Пьер приподнялся и вздохнул. Солдаты (ения воль
народа не может быть провереи, так как он никогда не существовал.
Какое бы ни совершилось событие, кто бы ни стал во главе события, теория
всегда может сказать, что такое лицо стало во главе события, потому что
совокупность воль была перенесена на него.
Ответы, даваемые этой теорией на исторические вопросы, подобны ответам
человека, который, глядя на двигающееся стадо и не принимая во внимание ни
различной доброты пастбища в разных местах поля, ни погона пастуха, судил быПосле смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали
это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над
ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли
свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро
проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье,
которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия
болезненно раздражало рану, казалось оскорблан, влез с грязными ногами на
кровать, сердито выкурил трубку, раскидал все свои вещи, надел нагайку и
саблю и стал выходить из землянки. На вопрос Ростова, куда? он сердито и
неопределенно отвечал, что есть дело.
- Суди меня там Бог и великий государь! - сказал Денисов, выходя; и
Ростов услыхал, как за балаганом зашлепали по грязи ноги нескольких лошадей.
Ростов не позаботился даже узнать, куда поехал Денисов. Угревшись в своем
угле, он заснул и перед вечером только вышел изн молодого человека с длинной
тонкой шеей, с до половины выбритой и заросшей головой. Молодой человек этот
был одет в когда-то щегольской, крытый синим сукном, потертый лисий тулупчик
и в грязные посконные арестантские шаровары, засунутые в нечищеные,
стоптанные тонкие сапоги. На тонких, слабых ногах тяжело висели кандалы,
затруднявшие нерешительную походку молодого человека.
- А ! - сказал Растопчин, поспешно отворачивая свой взгляд от молодого
человека в лисьем тулупчике и уксказала графиня Марья.
- Когда я ему сказал, что долг и присяга выше всего, он стал доказывать
бог знает что. Жаль, что тебя не было; что бы ты сказала?
- По-моему, ты совершенно прав. Я так и сказала Наташе. Пьер говорит, что
все страдают, мучатся, развращаются и что наш долг помочь своим ближним.
Разумеется, он прав, - говорила графиня Марья, - но он забывает, что у нас
есть другие обязанности ближе, которые сам бог указал нам, и что мы можем
рисковать собой, но не детьми.
- Нуволен. Выслушав
эти слова, полковой командир опустил голову, молча вздернул плечами и
сангвиническим жестом развел руки.
- Наделали дела! - проговорил он. - Вот я вам говорил же, Михайло Митрич,
что на походе, так в шинелях, - обратился он с упреком к батальонному
командиру. - Ах, мой Бог! - прибавил он и решительно выступил вперед. -
Господа ротные командиры! - крикнул он голосом, привычным к команде. -
Фельдфебелей!... Скоро ли пожалуют? - обратился он к приехавшему адъю
